Тим О`Брайен - На Лесном озере
В сумерках он повернул в маленькую укрытую от ветра бухточку и бросил якорь в двадцати ярдах от берега. Отмерил себе два дюйма водки, выпил, потом опять взялся за рацию. На этот раз в наушниках прорезался голос Клода.
– Слыхать еле-еле, – сказал старик – Ты не на Аляске? Прием.
Уэйд не мог сообразить, что ответить.
– Ты здесь еще?
– Где? – спросил Уэйд.
– Ха-ха, смешно. – Голос Клода звучал слабо, уныло. – Имей в виду, Лакс и компания, может быть, сейчас нас слушают, так что если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь… Понял меня?
– С кристальной ясностью.
– Ты в порядке?
– Как птенчик в гнездышке. Затерялся как только мог.
– Атлас нашел?
– Нашел, – ответил Уэйд, хотя он и не искал. – Очень благодарен. Спасибо.
Старик фыркнул. Потом пошли помехи; наконец опять послышался его голос:
– …подняли все доски пола, теперь за обшивку взялись. Ищи и круши. Винни ползает на четвереньках что твоя ищейка. Ни черта не нашли.
– И не найдут, – сказал Уэйд.
– Само собой.
– Спасибо на добром слове. Слушай, я ничего ей не сделал.
– Наконец-то раскололся.
– Я серьезно.
Клод засмеялся.
– Лучше поздно, чем никогда. Обещаю, что это останется между нами. – Радиоволны, казалось, взбухли от чувства. – Прочитал мою записку? Виннипег – не такое уж плохое место. Насчет Калгари не знаю, врать не буду.
– Спасибо еще раз.
– Почему не попробовать, как думаешь?
Уэйд молчал.
– Ну ладно, – сказал Клод. – Лодку мою не уделай.
Уэйд выключил рацию и посидел немного в неподвижности. Уже изрядно стемнело. Он отхлебнул из бутылки, потом нашел отвертку и потратил десять минут, отсоединяя наушники. Существует ли звук, думал он, если нет восприятия? Слышишь ли ты выстрел, которым тебя убило? «Большой взрыв», он действительно был такой громкий? Достигают ли наши жалкие земные вопли чьих-нибудь ушей? Молчание – золото или простой камень?
Он выключил лодочные фары. Съел в полутьме половину сандвича, завернулся в одеяло и скрючился на переднем сиденье с бутылкой водки и своей антологией кошмаров.
Ночь была долгая и холодная, со снегопадом по временам, и Уэйду не раз приходилось напоминать себе, что страдание подразумевалось по смыслу с самого начала. Только вот сам смысл порой ускользал. Нынешние обстоятельства, решил он, лежат вне компетенции психиатров, священников и подобной публики.
Смысл, говоришь?
Соединиться с ней как можно теснее
Почувствовать, что она чувствовала.
Помучиться? Нет, конечно. К тому же мука – тоже вещь относительная. Счастье, мука. Одно с другим сплетено, так или нет? Счастлив он был? Мучил он ее?
Нет и в то же время да.
Вскоре вклинились другие мысли. Если пространство и время на деле завязаны петлей теории относительности, как же тогда достичь точки невозврата? Может быть, все такие точки – фикция? Бессмыслица? Тогда в чем опять-таки смысл?
Не возвращаться.
Iрsо fасtо[34], рассудил он.
И все же он не мог перестать возвращаться. Всю ночь раз за разом он оказывался в деревне Тхуангиен, каждый раз будто заново, и у него на глазах вновь и вновь падали и дергались те, кто уже достиг своей воображаемой точки невозврата. В относительном смысле, решил он, эти жители со скорбными глазами так и не умерли до конца, иначе они уже давно перестали бы умирать. То же самое насчет отца. Так сказать, теорема петли. Все вешается и вешается, чтоб его. Вновь и вновь говорит ему за столом свои поганые слова: «Перестань наворачивать!» – а потом пробирается в гараж, влезает на мусорный бак и окунается в бесконечное возвращение, подцепленный за шею к неизвестной точке «икс».
Поздно ночью Уэйд включил рацию и поведал эти мысли спящему эфиру.
Подзадоренный водкой, он разнес в пух и прах понятие человеческого выбора. Чушь собачья, заявил он. Фикция.
– Какой нужно достичь точки, – вопрошал он, – чтобы решиться на перекладину и веревку? Ответ никаких точек и в помине нет. Есть только то, что произошло, то, что происходит сейчас, и то, что произойдет после. Разве мы засыпаем потому, что так решили? Нет, черт возьми, и еще раз нет – мы проваливаемся в сон. Мы уступаем возможности, причуде и прихоти, постели, подушке, маленькой белой таблетке. И они за нас выбирают. Учтите еще силу тяжести. Не забудьте о люках. Мы влюбляемся? Нет, проваливаемся в любовь. Где тут выбор? То-то и она
Раз или два его голос пресекся. Он лежал под дюймовым слоем снега с микрофоном в руке и объяснял радиоволнам, как глубоко» как далеко он провалился. Мало кто так проваливался.
Сенатор Кудесник.
Высокие притязания, вечная любовь.
– Вы думаете, я выбрал эту обманную жизнь? Не смешите меня. Постель была постелена, я просто в нее лег.
Он забылся недолгим онемелым сном; проснувшись, стал разминать замерзшие пальцы. В четвертом часу утра еще раз включил рацию.
– Водники и греховодники, мы рады вновь вас приветствовать на волнах звездного радио-врадио. По состоянию на нынешнее ненадежное воскресное утро мы застигнуты непогодой в пункте Циклон-центральная. Движение транспорта слабое, на дорогах скользко. – Он чихнул и вытер нос. – Как мы вам обещали, передаем перечень последних отмен. Отменяются службы в церкви Овец Потерянного Пастыря. Месса, то бишь масса приравнивается нулю, скорость тоже. Возвращение отменяется навсегда. Ждите новых отмен.
На рассвете он провел с самим собой интервью. На вопросы отвечал бойко.
– Моя любовь, моя жизнь. Причина всех обманов. Она – все, что у меня было. Упоминал ли я о том, как она преследовала меня с водяным пистолетом? Было такое. С водяным пистолетом. Кричала: «Прыск, прыск!» Однажды во время приема – много лет уже прошло – мы удрали домой и занялись кое-чем, прислонившись к холодильнику, потом приняли роскошную пенистую ванну и поспели обратно как раз к речам. Сенаторским поведением это не назовешь. Это был ее стиль. Провалился ли я в любовь? Да, и еще как. Остался ли я в любви? А то нет. Заметьте себе: с водяным пистолетом. Девушка моей мечты. Ее кожа, ее душа. Так что в этот тяжелый час давайте уж начистоту – вы разве не приврали бы на моем месте?
Он покинул эфир в шесть тридцать.
Пальцы совсем одеревенели.
Двадцать минут он отвинчивал рацию от лодки. Потом выбросил ее за борт. Запустил джонсоновский двойной мотор и двинулся на север – вдаль по Лесному озеру.
29
О природе угла
Такова природа угла, что звездный свет преломляется на поверхности озера.
Угол творит сновидения.
Ухает сова. Олень подходит к берегу и пьет воду у верхушки сосны. Лежа на дне озера, Кэти Уэйд смотрит широко раскрытыми глазами на рыб, летящих в вышину поплавать в стране небесно-синих вод, куда их магнитом, как мотыльков, манит утренняя луна.
На карте Миннесоты видно, как Северо-западный угол, подобно большому пальцу, тычет в гладкое канадское подбрюшье на уровне сорок девятой параллели. Географический подкидыш, детище сумасшедшего картографа, угол представляет собой самую северную точку Соединенных Штатов, если не считать Аляски; это заброшенный кусок леса и воды, окруженный с трех сторон канадской территорией. С запада к нему подступает Манитоба; на севере и на востоке лежат большие густые леса Онтарио; к югу начинается американская земля. Это – настоящая глушь. Сорок миль в ширину, семьдесят с севера на юг. Величественный край, да, но полный призраков. Одинокий ястреб кружит, высматривая добычу. В кровавой тьме лежит парализованная мышь. И в глубоком нерушимом одиночестве век за веком Лесное озеро глядит само на себя подобно огромному жидкому глазу. Ничего не прибавляется, ничего не убавляется. Все есть – и ничего нет. Три немолодых рыбака пропали здесь в 1941 году; в 1958 году заблудились и бесследно исчезли двое охотников на уток. Густо поросший лесом, почти совершенно необитаемый, угол устремлен в бесконечность. Растительность превращается в гниль, на которой опять восходит растительность, и само это повторение – в природе угла.
История здешних мест проста и сурова. Сперва ледник, затем вода, затем, много позже, – племена сиу и оджибуэев.
В 1734 году появились французы – авантюристы, исследователи и иезуиты; они обращали индейцев в христианство или убивали их, смотря по обстоятельствам. Затем пришли охотники-промысловики, лесопромышленники и дровосеки. В 1882 году первые поселенцы возвели свои хижины вдоль южного и западного берегов Лесного озера. Они построили бревенчатую церковь, вслед за ней амбар и склад. Несколько упрямых шведов и финнов, вырубив лес, начали было возделывать свои маленькие квадратные участки, но ни пшеница, ни кукуруза на этой земле толком не росли, и вскоре фермеры ушли – глушь восторжествовал а. Почти сорок лег, как встарь, полными хозяевами Северо-западного угла были комары. Граница угла с Канадой не была точно проведена до 1925 года; до 1969 года в эти места можно было добраться только водой или гидросамолетом.
